Слова в языке появляются не случайно, а строго закономерно и мотивированно. В. И. Ленин, составляя конспект книги Фейербаха „Изложение, развитие и критика философии Лейбница“, выписывает с замечанием „хорошо сказано“ следующее рассуждение Фейербаха о природе названия: „Чувственное восприятие дает предмет, разум — название для него... Что же такое название? Служащий для различения знак, какой-нибудь бросающийся в глаза признак, который я делаю представителем предмета, характеризующим предмет, чтобы представить его себе в его целостности“. (В. И. Ленин. Философские тетради, 1947, стр. 320.)

Действительно, в основе многих слов любого языка лежит бросающийся в глаза признак. Например, увидев смолу, казахи и туркмены обратили внимание на следующие ее признаки: во-первых, она черная, во-вторых, довольно густая, напоминает масло, поэтому они ее назвали карамай (казахи) и гараяг (туркмены), что буквально означает «черное масло». Поскольку керосин — вещество жидкое, похожее на воду, но в то же время горит, то у тувинцев он получил название кывар суг — «горючая вода». Те же тувинцы в первое время самолет называли ужар-хеме — «летающая лодка». Крыса обратила на себя внимание чуваш своим веретенообразным хвостом, и они назвали ее йĕке хӳре, буквально «веретено-хвост», а у хакасов она называется улуг кӳске, что буквально означает «большая мышь».

Установлением происхождения слов и их генетических связей со словами других родственных языков занимается особая языковедческая дисциплина, называемая этимологией (от греч. ετuμоϛ „истинный", to ετuμоν „истинное значение слова“, λόγoϛ „учение“).

Выявление реальной этимологии слов иногда представляет значительные трудности, так как фонетический облик, значение и морфологическая структура слов в течение тысячелетий подверглись значительному изменению. Происхождение иных слов лингвисты определяют довольно гадательно и при этом сильно расходятся друг с другом в своих выводах. Например, слово «сын» в тюркских языках передается следующими этимологически родственными словами: чув. ывăл, др. тюрк., МК, КБ, азерб., тур., уйг. оғул, туркм. огул, узб. урил, якут. уол, кирг., ойр. уул, узб. (кыпчак.) угул, ул, казах., к. калп., ног., башк., тат. ул, тув., хак., шор. оол; ср. монг, огул, уул «основной», «первоначальный», «родной». Этимология этого слова неясная, лингвисты пытались объяснить её следующим образом. Проф. Н. И. Ашмарин предполагал, что слово ывăл, по-видимому, получилось из первоначального αγул < ак fluere, буквально effluxio, semen. (Н. И. Ашмарин. О морфологических категориях подражаний в чувашском языке. Казань, 1928, стр. 71) Банг производит слово оγул от глагола о «мочь», «быть в состоянии оказывать помощь»: оγул «сила», «мощь», помощь», «защита (особенно для престарелых родителей)». (А. Н. Копонов. К этимологии слова огул «сын», Сб. «Филология и история монгольких народов. Памяти акад. Б. Я. Владимирцова». М., 1958, стр. 175—176) По мнению проф. А. Н. Бернштама, оγул — слово сложное, состоит из ок «род» + кул «раб»; следовательно, оγул «раб рода», оно же в значении „потомство“ и в значении „сын“. Таким образом, в этом слове можно видеть отзвуки определенного вида рабства, генетически связанного с адаптацией, усыновлением, приемом в род. (А. Н. Кононов. Указ. соч., стр. 175—176) Проф. А. Н. Кононов тоже считает оγул сложным словом, но с иным значением элементов: др. тюрк. оγ «мать» (ср. өксӳз «сирота», т. е. «без матери») + ул — афф. с уменьшительным значением (ср. син-ил «младшая сестра»). С потерей палатализации ок ~ оγ имеет значение «род», «племя». Следовательно, слово оγул значило: «младшая (меньшая) мать» > «потомство». В языке рунических памятников принадлежность потомства к определенному полу уточнялась при помощи специальных лексем: урs огул «сын», кыз огул «дочь». В дальнейшем слово огул приобрело значение «сын». (А. Н. Кононов. Указ. соч., стр. 175—176)

Встречаются и явно ошибочные этимологии, например, в Большой Советской Энциклопедии якутское слово наслег совершенно необоснованно возводится к русск. ночлег; см. несĕл.

Правильно раскрытые этимологии оказывают большую помощь в изучении истории народа, в решении сложных этно-генетических вопросов.

Поскольку чувашский язык относится к тюркской семье языков, то и этимологический словарь его должен строиться на материале тюркских языков. При установлении родства чувашских слов с соответствующими словами других тюркских языков приходится опираться на закономерности звуковых соответствий между чувашскими и тюркскими звуками — гласными и согласными.

В области гласных мы наблюдаем следующие соответствия: общетюркскому а в первом слоге слова в чувашском соответствуют у, ы: баш ~ пуç «голова»; алтын ~ ылтăн «золото». В словах, заимствованных из тюркских языков в новое время, а остается: тат. капка ~ чув. хапха «ворота».

Тюркские у, о, ы на чувашской почве редуцировались в а (произносится как русское о, стоящее за ударным слогом. красного-краснăвă): МК, КБ, уйг., туркм. ут, тат. от ~ чув. aт «выигрывать»; кирг. ысы, ысык «жара» ~ чув. ăшă «тепло», «жара».

Тюркским ӳ, ө в чувашском соответствуют ӳ, ĕ: кирг. ӳлгӳ, тат., башк., өлге ~ чув. ĕлкĕ «выкройка», «образец»; чув. ĕ произносится как русское е, стоящее за ударенным слогом: синего — синĕвă.

В области согласных тюркским д (дз), з, й (j) соответствует чув. р: др. тюрк. адак, хак. азах, тур. айак ~чув. ура «нога».

Тюркскому ш (с) ~ л: МК, кирг. кӳмӳш, казах. кӳмис ~ чув. кĕмĕл «серебро».

Тюрк. заднеязычным к, г ~ чув. х: каз ~ хур «гусь»; др. тюрк. кадғу, кирг. кайгы ~ чуъ. хуйхă «горе», «печаль»; в небольшой группе слов к и г ~ чув. й: др. тюрк., уйг., кирг. кар, азерб., туркм. гар ~ чув. юр (йур) «снег»; часто заднеязычное к во всех позициях в чувашском выпадает: МК конок, тур. конук ~ чув. хăна «гость», узб. ковук, ног. гув ~ чув. ăвă «трут».

Фрикативному г в отдельных словах в чувашском соответствует в: кирг. тууган, тат. туган ~ чув. тăван «родной», «родственник»; др. тюрк., КБ ягук ~ чув. çывăх «близкий»; ср. русск. кого — ково, каво.

Заднеязычный носовой звук ң в чувашском языке отражается как переднеязычный н, а после лабиализованных гласных как м: уйг. кеңэш, туркм. геңеш ~ чув. канаш «совет», «совещание»; уйг., кирг. коңӳл ~ чув. кăмăл «сердце», «сердечное расположение».

В чувашском языке в начале многих слов, начинающихся с гласного звука, в качестве своеобразного придыхания появились протетические звуки в н й. Спирант в присоединяется только к словам, которые в других тюркских языках начинаются с лабиализованных гласных о, у, ө, ӳ, а спирант й появляется только перед словами, начинающимися с нелабиализованных гласных. Напр.: тур., туркм., кирг. отуз ~ чув. вăтăр «тридцать», др. тюрк. өлӳг, МК, кирг. олӳк, тат. ӳлек ~ чув. вилĕ «мёртвый», «мертвец»; др. тюрк., МК, КБ, уйг. ат > чув. йат «имя»; уйг., кирг., тур. из ~ чув. йĕр «след».

Произношение чувашских слов вызывает некоторые затруднения. В чувашском языке и глухие и звонкие шумные согласные обозначаются одними и теми знаками — буквами глухих согласных. Глухо они произносятся в абсолютном начале, в абсолютном конце слов и перед всеми согласными — шумными и сонорными. Звонкое произношение их определяется положением их между гласными (ака-ага, упа-уба, лаша-лажа) или же между сонорными в, й, л, м, н, р и гласными: автан-авдан „петух“, кăмпа-кăмба „гриб“, кĕрепенкĕ кĕребенгĕ „фунт“. Двойные буквы шумных согласных в звонкой позиции обозначают глухой шумный звук нормальной длительности: улттă (ултă), ср. тат. алты „шесть“. Если написать ултă, то по правилам чувашской орфографии пришлось бы читать „улдă“.

Настоящая работа является первым опытом собирания этимологического материала по чувашскому языку, а потому она не лишена многих недостатков. Тем не менее, чтобы хотя бы в минимальной степени удовлетворить запросы интересующихся чувашским языком, мы решили накопившиеся материалы по этимологии чувашских слов опубликовать в надежде на то, что последующие авторы, по мере дальнейших успехов в области тюркской лексикологии, значительно пополнят и улучшат их. Но и в настоящем виде наша работа может дать при составлении этимологического словаря тюркских языков, хотя, возможно, и скудные, но нужные материалы из области чувашского языка. Например, в одном месте весьма ценного, обстоятельного исследования Л. А. Покровской „Термины родства в тюркских языках“ чувствуется отсутствие данных чувашского языка. Автор пишет: „Совершенно исключительным фактом по линии семантики термина сиңил в тюркских языках является его значение, засвидетельствованное в языке чулымских тюрков: „саңгним — брат моего мужа, моложе его, сын старшего брата моего мужа“ (Дульзон, 66). В отличие от всех других тюркских языков «этот термин обозначает здесь младшего родственника не женского, а мужского пола, и не по крови, а по браку“. (Сб. „Историческое развитие лекски тюрских языков“. М., 1961, стр. 33.) Нам кажется, что здесь вполне уместно было бы привести этимологически родственное тюркскому сицил древнечувашское слово шăнкăл, шăнкăлăм, ныне бытующее в диалектах, а в литературном языке сократившееся в шăллăм „мой младший брат“. Это дало бы возможность уверенно говорить о том, что термин сицил и его фонетические варианты в тюркских языках обозначают младших родственников и женского и мужского пола (не только по крови, но и по браку) (По-видимому, в древности у тюркских племен (да и у монгольских) старшие родстивенники и женского, и мужскгог пола, т. е. старшая сестра, тетка и старший брат, дядя имели одно общее название, а младшие родственники того и другого пола, т. е. младшася сестра, младший брат, имели другое общее название, см. акка, пăяхам, пичче и др.). Таким образом, приобщение чувашских данных внесло бы в трактуемый автором вопрос необходимую полноту и законченность.

Недостающие арабские и персидские литеры в иных случаях заменены имеющимися: ’айн — хамзой или литерой хе; тсе — те; па — ба; же — Джимом; конечные и начальные — серединными.